БОГАТЫРЬ ИЗ АСБЕСТА


…Никогда не забуду я истинно русского богатыря, уроженца города Асбеста Свердловской области Герасима Леонтьевича Суцепина.

С пятнадцати лет работал он на асбестовом руднике и, обладая огромной физической силой, имел самую большую по руднику выработку, а значит и заработную плату. Жили они вдвоём с женой в небольшом, но уютном домике, к роскоши не стремились, но достаток имели. Какой-то завистник написал на него клеветническое заявление, и этого оказалось достаточно, чтобы осудить Герасима Суцепина на десять лет лагерей за «контрреволюционную агитацию», при его двухклассном образовании и добродушии…

Не раз представляя Суцепина на условно-досрочное освобождение, я держал в руках его дело и читал в нём бумажку-приговор, вынесенный судом тройки. Это был листок шириной десять сантиметров, разделённый на две части чертой. С левой стороны листка значились установленные данные, а справа текст приговора: «За контрреволюционную агитацию подвергнуть лишению свободы на десять лет с отбыванием в лагерях Советского Союза».

Видел я там и другой документ, удостоверяющий, что Г.Л. Суцепин является рекордистом ГУЛага СССР по земляным работам – 42 кубометра земли в день перекидывал и грузил он один. На мой вопрос: как ему это удалось, ведь такой же объём работы выполнял за смену полуторокубовый экскаватор, Суцепин ответил:

— Когда строили железную дорогу на Дальнем Востоке, подошли к сопке, которую надо было убрать. Сначала срыли её основание, потом пошли наверх, где я пристроил лоток, на который ломом отваливал породу, и она по лотку сразу сыпалась в бричку. Загрузка шла быстро, без задержки.

Позднее рассказывал он и такое:

— Когда нас везли в Монголию, в Москве добавили ещё десятки людей, в наш вагон попал профессор, осужденный по делу врачей, связанному с убийством Горького. При нём оказалось два чемодана с провизией. Ворьё и всякая шпана сразу же решила завладеть чемоданами, я разогнал шпану и взял профессора под свою опеку.

В лагере при расформировке я потерял профессора из виду. Меня направили на земляные работы копать траншею под водопровод, каждый должен был сделать норму и только тогда получал от десятника талон на питание и на пайку хлеба, если норму перевыполнил, то хлеба давали больше, да и кормили лучше.

Я думал, что профессор определён по своей медицинской части, но спустя месяц встретил его на таких же земляных работах, где он уже «доходил», вообще упал духом и говорил, что скоро умрёт. «Нет, — сказал я ему, — умереть я тебе не дам», накормил его хлебом и пока он ел и курил, сделал за него дневную норму, а потом ещё три месяца выполнял за него всю землеройную работу, постоянно подкармливая его.

Наконец ему повезло – взяли по специальности в больницу, а позднее куда-то увезли. Встретились мы только через два года уже в другом лагере, обнимались и целовались, как родные, и радовались, что оба живы и здоровы.

Был в том лагере здоровенный дядя, грек по национальности, по кличке Геркулес, вызвал он меня на соревнование, я его не обгонял, хотя мог, но и не отставал, чаще всего мы шли вровень… Геркулес не выдержал, надорвался, заболел и вскоре умер. А я ещё долго выдавал по пять норм в день, хотя чувствовал, что могу делать и по шесть, но зачем?

Дали мне отдельную комнату, установили двойное питание в столовой. Утром и вечером приходила официантка и спрашивала, что мне принести на завтрак и ужин. По вечерам обязательно приносила газеты.

Когда долбили скалы при прокладке железной дороги, я работал отдельно. При мне постоянно находился человек, который носил за мной ломики и кирки, он же заправлял их на точильном станке.

Иногда подле меня садили баяниста, он играл, а артистка с орденом на кофточке пела, в перекур артистка подавала мне папиросы, зажигала спичку, а сама продолжала петь.

Не думаю, чтобы Герасим Леонтьевич «травил» мне байку, не похоже на него. Знаю, что на омский Сибзавод, где я его впервые увидел, он прибыл со своим персональным инструментом – штыковой и подборной лопатами, изготовленными из специального сорта стали. Причём, на инструмент у него имелось специальное предписание-разрешение, подписанное самым высоким начальством ГУЛага.

Уже в первый день Суцепин потряс всех тем, что практически в одиночку выкопал котлован под овощехранилище.

В момент его работы собирались толпы людей, чтобы посмотреть, как мощно и умело он копает, далеко отбрасывая землю.

А однажды Герасим Леонтьевич за полчаса один перегрузил с эстакады подборной лопатой два вагона мелкой металлической стружки.

Позднее его послали работать на городскую железнодорожную ветку, куда во время войны прибывали вагоны с самыми разными грузами для Сибзавода. Если приходили тяжеловесы – станки, оборудование, Суцепин брал себе в помощники двух-трёх здоровенных парней, которых держал специально для таких работ, давая им отдых, и с ними разгружал тяжеловесы вручную.

Как-то раз сорвалась вага и ударила его по зубам, он схватился за рот, громко замычал и разом выплюнул на ладонь пять выбитых вагой зубов. Узнав об этом, директор Сибзавода генерал Суренян дал ему свою «Эмку», на которой его доставили в больницу, где Суцепину удалили остатки зубов, а позднее вставили протезы.

Когда я вручал Герасиму Леонтьевичу письмо от жены, он радовался, как ребёнок. Благодаря меня, он обычно брал мою руку в свою, и она тонула там, как ручонка новорождённого в ладони взрослого человека. Я всякий раз побаивался, вдруг он в порыве чувств пожмёт её – тогда я вечный инвалид.

Летом в зоне загорелась коптёрка, а запоры на двери оказались настолько прочными, что их не брали ни лом, ни кувалда, Герасим Леонтьевич вышел умываться с полотенцем в руке. Увидев пожар, и беспомощно суетившихся у двери зэков, закинул полотенце на плечо, отодвинул всех от двери, крутнул амбарный замок, отбросил его в сторону и пошёл умываться. Пожарные тут же проникли во внутрь, и огонь был быстро потушен.

Кроме Суцепина отбывал срок ещё один богатырь – Яков Шведченко, имевший по свидетельству врачей медсанчасти два сердца. Он уступал Герасиму Леонтьевичу в земляных работах, но превосходил его в переноске тяжестей. «Если земля меня выдержит, — любил говаривать он, — то я унесу…» Был он коренным омичом, работал до лагеря грузчиком, осужден – за ту самую агитацию, хотя имел ликбезовское образование и чаще молчал, чем говорил. В зоне ему выдавали две пайки и двойное питание.

Рассказывая о себе, Шведченко утверждал, что никогда не пьянел, выпивая два-три литра водки. Силища у него была такая, что он мог один носить толстенные четырёхметровые брёвна.

Как сложилась дальнейшая судьба русских богатырей Суцепина и Шведченко – я не знаю. А хотелось бы…

Михаил Речкин