ОБОЛДЕМОН


Стеше Куренной не повезло. Она родилась дурнушкой. Но как бы компенсируя ей этот недостаток, Бог наделил её весёлым и лёгким характером. Стешин смех был настолько заразительным, что окружающие, даже не понимая над чем она смеётся, начинали улыбаться. Собственно, и умом её Бог тоже не обидел. Она была  находчива  и остра на язык. Но всё-таки личико  было не фонтан: круглое конопатое с крупным носом и мясистыми губами, оно больше бы подошло парню, чем девушке. И хотя, после окончания автодорожного техникума, Куренная была направлена на работу в крупное автохозяйство — царство мужчин, царевича она там себе не нашла. Правда,  в коллективе  Стешу приняли как-то сразу.

                  Когда её беременность стала заметной, никто особенно не удивился, все стали гадать: кто же отец  будущего ребёнка, но вычислить так и не смогли.

                  Удивительно, но живот у Стеши, казалось, рос не по дням, а по часам.

                  «Эко тебя разбомбухало, — сочувственно покачал головой старший диспетчер Фёдор Фёдорович, — может, тебе отпуск дать, ведь тяжело такое хозяйство таскать?»

                  — Ничего, своё не в тяжесть, — быстро ответила Стеша и  прошла мимо.

                  Она родила Серёжку и Антошку. Праздновали всем автохозяйством. Тут же дали однокомнатную квартиру, подарили двухместную коляску, да и денег насобирали немало. И началась у неё семейная жизнь, которую нарочно не придумаешь. Пелёнки, кормёжка детей и прочий уход за ними — это всё  одуванчики. Здесь она быстро привыкла, благо с братьями и сёстрами вдосталь нанянчилась. Даже на шепоток за спиной: «Вон пошла мать-«однаночка», — внимания не обращала. Сыновья, подрастая, стали откалывать такие «бублики», что Стешу едва «родимчик» не хватил. Серёжка проглотил булавку. Антошка забрался в корзину для грязного белья и там заснул. Стеша, не глядя, бросила туда пелёнки, а когда хватилась его искать, чуть не подвинулась рассудком.

                   К трёхлетию Антошке подарили щенка, а щуплому Серёжке котёнка. Стеше стало казаться,  что её семейство сразу заметно прибавилось. (А в общем-то, так оно и было.)

                   — Антошка! — истово вопила она. — Отпусти щенка! Ты же его задушишь! Серёжка! Зачем ты котёнка повесил?! Изверг!

                   Подружке она сокрушённо пожаловалась: «В пору один глаз вынимай и на стенку вешай. Никуда уйти нельзя! Как что-нибудь отмочат, хоть караул кричи!»

                   И тут же:

                    — Антошка, да отпусти ты щенка погулять, смотри он тебя всего обмочил, горе ты моё…

                    А проводив сына взглядом, махнула рукой:

                    — Ладно, Кать, пойдём хоть чаю попьём, я там пирожки напекла, ты так редко заходишь.

                    Они вошли  на кухню, Стеша разлила по чашкам чай, выставила аппетитно пахнущие пирожки, и потекла бабья беседа, как вода из прохудившегося  крана.

                    — Ой! — неожиданно вскочила с табурета Стеша. — Антошка затих.

                    И сразу в комнату.

                    Серёжка прыгал на кровати, а Антошки нигде не было видно.

                     — Антоша!? — встревожено позвала  мать. — Где ты?

                     — Сдесь, — донеслось откуда-то глухо.

                     — Где? Где ты?! — заметалась она по комнате.

                     — Там, — показал пальчиком Серёжка.

                     Стеша метнулась на балкон. Антоха сидел на полу насупленный и непривычно тихий.

                     — А… щенок? Где твой щенок?

                     — Я ево пустил гулять, — ответил сорванец и махнул ручкой вниз.

                     — А боже ж ты моё, — всплеснула руками мать. И свесившись через перила, попыталась с высоты седьмого этажа разглядеть несчастное тельце щенка. Но бедолаги нигде не было видно.

                     Схватив сына, Стеша бросилась назад.

                     — Кать, спустись вниз, посмотри щенка, этот оболтус сбросил его с балкона.

                     Округлив глаза от изумления, Катя разом снялась с места. Стеша — назад. На балкон.

                     Щенку крупно повезло, он упал в мусорный контейнер, почти доверху забитый обрывками старых обоев. Это его и спасло.

                     К вечеру, уложив «каскадёров» спать, она, наконец, облегчённо вздохнула и, наполнив ванну водой, устало шагнула в тёплую воду.

                     Уже лёжа в ванной, отдаваясь ласковым объятьям воды, Стеша, блаженствуя, подумала: «Поехать бы сейчас на море, побегать бы по песку…»

                     Неожиданно раздался щелчок, лампочка ярко вспыхнула и погасла.

                     «И здесь нет мне покоя», — пронеслось у неё в голове. Но вставать не стала. Закрыла глаза и принялась мысленно повторять: «Мне хорошо, я на море, на Чёрном море… Мне очень хорошо… сплошной обалдемон…»

                      И о чудо! Она увидела море! Но не летнее, а явно осеннее…

                      На камне во всём чёрном сидела молодая женщина, а рядом стоял мужчина…  эсэсовец!  Стеше захотелось разглядеть женщину получше, и она тотчас стала ближе. На ней, как и на мужчине, была эсэсовская форма и чёрный кожаный плащ. И тут у Стеши каким-то непостижимым образом возникло осознание того, что она рассматривает самоё себя, только не нынешнюю, а из прошлой жизни.
                      — Ой, блин!.. Какая же я была красивая, — восхищённо подумала она.

                      Эсэсовец наклонился и губами нежно коснулся мочки уха сидевшей.

                      — Очень даже милый фашистик,.. — шевельнулось в голове у Стеши.

                      И вдруг неизвестно откуда пришло знание того, что эсэсовец, — это нынешний отец её детей водитель микроавтобуса Эдик.

                      — Ах ты фашист проклятый! — холодея от возмущения, успела подумать она, как зычный рёв Антошки вернул её в суматошную действительность.

Михаил Речкин