Согласитесь, алкаши всегда узнаваемы. Поэтому, когда ко мне, припадая на левую ногу, стал приближаться невысокий круглолицый крепыш, которого я по внешнему виду принял за кладовщика, стало ясно, что идёт большой любитель «принять на грудь». Но, как выяснилось позднее, я ошибся, это был не любитель, а настоящий профессионал.
Таким передо мной предстал мой наставник — старший ревизор Омского облпотребсоюза Геннадий Белоножкин.
Всё это произошло в небольшом забубённом сибирском городке Тара в конце июля одна тысяча девятьсот семидесятого года.
Вскоре мы выехали с ним в село Атирка на первую в моей жизни ревизию. Дорога была пыльной, долгой и через неё то и дело перебегали зайцы. В дополнение ко всему нещадно жарило солнце.
По приезду на место я настолько изнывал от жажды, что готов был разом выпить целый жбан кваса, а за неимением последнего — бадью холодной воды.
Меня повели в какой-то огромный полутёмный подвал, налили чего-то в пол-литровую банку, я залпом выпил и попросил ещё. Опять налили. Снова выпил. Но душа всё равно горела. Третью банку я пил уже врастяжку и потому начал ощущать специфический вкус того напитка, который так жадно поглощал.
— Что это? — недоумённо спросил я.
— Виноградный сок, — последовал ответ из темноты.
— Мне кажется, он у вас перебродил?
— Да… немного.
Но говоривший, как оказалось, лукавил, поскольку прекрасно знал, что споил мне полтора литра винного полуфабриката.
Назад я уже выйти не мог. Меня вынесли. В каком-то полубредовом состоянии слышал я над собой дьявольский хохоток моего наставника и его слова:
— Я из него настоящего ревизора сделаю!
Заснуть долго не мог. Кровать «переворачивалась», «летала», потом косяком пошли кошмары. Один запомнился особенно чётко. Какой-то толстый и лысый чёрт в длинных чёрных трусах накидывал на шею нашей коровы Белянки верёвочную петлю и гоготал при этом голосом Белоножкина. Но лицо у него было другое, причём очень знакомое. Я пригляделся… ба!.. да это же Хрущёв!
Утром я вылил на себя ведро ледяной воды, но голова всё равно гудела, как дырявая чугунка. Белоножкин повёл меня в деревенскую столовую, которую местные именовали «рестораном «Голубой Дунай».
— Ну что, выпьем? Головка-то небось «бо-бо»? — спросил он.
— Бо-бо, но пить я не буду.
— А спорим, будешь? — неожиданно с напором сказал он.
— Хоть режь, ни за что!!!
— Хорошо… А давай поспорим, что я пил с Хрущёвым?
— Да ну тебя! — отмахнулся я.
— Нет, я действительно пил с Хрушёвым. Могу предъявить убедительное доказательство… Веришь?
— То, что ты пьёшь и много — верю, но с Хрушёвым… Стой, а с каким
Хрушёвым? — вовремя спохватился я, вспомнив, что в Тарском райпотребсоюзе одно время работал завскладом по фамилии Хрушёв, освобождённый с должности за то, что осенью шестьдесят третьего дал в обком партии телеграмму, где в жёсткой форме потребовал: «Срочно окажите помощь Тарскому потребсоюзу в разгрузке картофеля». И подписался — Хрущёв.
В Тару тут же направили два батальона сапёров.
— Я пил с Никитой Сергеевичем Хрущёвым — первым секретарём ЦК КПСС! — торжественно выговорил мой наставник.
— Врёшь… Дай мне спокойно позавтракать, — с тоской в голосе попросил я его. А про себя подумал: «Вот примотался ещё…»
— Нет, пока я не выспорю у тебя пол-литра, не отступлюсь! — настырно заявил он, и, призывно махнув одному из сидевших напротив нас мужиков, позвал: — Созин, иди сюда, вот практикант не верит, что я пил с Хрушёвым.
— Ну пил, ну и что здесь такого? — лениво проговорил чем-то похожий на Белоножкина мужичок-крепышок.
— А он не верит! — указывая на меня грязным прокуренным пальцем, возмущённо выдохнул старший ревизор.
— Да не верю, но спорить не буду.
— Нет, ну как я с тобой работать буду? Учить чему-то? Если ты мне даже в этом не веришь? Тогда вали назад в Омск, путь тебе другого руководителя дают, — натурально кипя от возмущения, вскочил Белоножкин.
— Ну ладно, ты меня достал. Пусть нас разнимут.
— Но ты веришь или нет?
— Нет!
— Хорошо. Тогда так: если ты проспоришь, то ставишь пол-литру и пьёшь со мной, а если я, то вот мои командирские часы, — и он снял с правой руки убогого вида «хренометр». — Согласен?
Он протянул мне руку, я подал свою…
— Созин, разбивай!
Мужичок подошёл и, исполнив роль судьи, «разбил» наше рукопожатье.
Белоножкин не спеша достал из кармана пиджака слегка помятую фотографию и принялся разглаживать её, заботливо приговаривая: «Кормилица ты моя, поилица ты моя. Как бы я жил без тебя?», — потом аккуратно положил её передо мной на стол.
На фото была запечатлена группа морских офицеров, сидящих за столом в каком-то тесном помещении, в центре в белом поварском колпаке и фартуке стоял Белоножкин, в правой руке он держал наполненный вином фужер, а напротив него… Боже! Мои глаза сами полезли на лоб. Нет, я, конечно, ожидал какого-то сюрприза, но только не этого. Хрущёв — а это был именно тогдашний наш правитель, — чокался с моим будущим наставником.
— Это снято в кают-компании атомной подводной лодки, на которой я служил судовым коком.
— Где? В каком месте? — растерянно пролепетал я, всё ещё не веря своим глазам.
— На Дальнем Востоке, в Совгавани…
С тех пор я зарёкся спорить и «злоупотреблять» до конца дней своих.
Михаил Речкин
