Это случилось осенью восемьдесят второго в Салехарде — городе на Полярном круге. Я работал председателем ревизионной комиссии в местном союзе потребкооперации. Ко мне в кабинет вошёл Костя Селегенев — начальник ПСБ и, лукаво щурясь, с подкольной улыбочкой спросил:
— Хочешь, я подарю тебе уникальнейший афоризм?
— Валяй.
— Так вот слушай сюда… Народ пошёл мелкий, пузатый и хитрый; всё стало хуже, жиже и дороже. Ну как?
— Всё верно. Жизнь такова, какова она есть и больше никакова! — успел ответить я, как вдруг зазвонил телефон. Я снял трубку. Неизвестная женщина быстро спросила:
— Миша, это ты?
— Да-а… — не узнавая звонившую, ответил я.
— Мой улетел на базировку, я сейчас к тебе прибегу, — протараторила незна-
комка и положила трубку.
Увидев моё вытянувшееся в недоумении лицо, Костя спросил:
— Что-нибудь случилось?
— Не знаю… Но мне надо срочно домой.
Уже на пути к дому я вспомнил, что у меня ни кусочка хлеба. Свернул к магазину, а по дороге попытался вспомнить тараторку по голосу. «Может, она ошиблась номером, а имя просто совпало?» — мелькнула догадка.
Да, я временно холостяковал, но никаких дам сердца не имел, хотя знакомых женщин у меня было много.
И всё-таки заскочил в магазин, купил булку, вина и сразу домой. «Мало ли, а вдруг она хочет что-то сообщить мне по работе?» — соображал я на ходу.
Не доходя почты, увидел двух знакомых девчушек, копавшихся на краю большой лужи. Одной было три, а другой два года. Ругнулся про себя: «Опять Нинка бросила девчонок одних!» — и почти бегом поспешил дальше.
Мамашей этих двух сестричек-синичек была одна легкомысленная особа, которую я вскоре после знакомства назвал Нинкой-Наволочкой.
— Почему Наволочка? — ничуть не обижаясь, спросила она меня, сгорая от любопытства.
— Это сложно, но объяснимо. В детстве моя мама носила бельё полоскать на речку, а я ей помогал. Пока она занималась своим делом, я доставал из корзины наволочку, замачивал водой, потом брал за два угла, резким движением хлопал о воду. Наволочка разом надувалась, и я на ней плавал.
— Ну, а при чём здесь я? — недоумённо пожала плечиками Нинка.
— Я же предупреждал, ответ сложный. А дело в том, что наволочки были с красивыми вышивками.Ты мне их очень напоминаешь. Снаружи красиво, а внутри — пусто!
— Ну уж неправда! — фыркнула Нинка.
Увы, это было сущей правдой. Будущий муж Нинки однажды пришёл к моей бывшей жене и стал слёзно просить Галину уговорить Нинку выйти за него замуж.
— А чего её уговаривать? Купи ей килограмм яблок, скорми по яблоку — она и твоя! — выдала совет та.
Расчёт оказался точным. Нинка до безумия любили яблоки. Иногда грызла их ночью под одеялом, не желая делиться ни с кем.
Дело было зимой, Вовка заказал знакомым лётчикам два кило отборных яблок. (Они доставили ему их аж из Киева). Скормил по одному Нинке — и она согласилась стать его долгожданной половиной. Несмотря на то, что у неё уже был другой парень.
Но об этом хватит. Ноги несли меня домой, и я сгорал от нетерпения увидеть таинственную незнакомку.
Быстро открыл дверь, занёс хлеб и вино на кухню, начал наводить шмон. И тут… меня охватило необъяснимое беспокойство. Оно нарастало… Я попробовал внутренне сопротивляться, но неожиданно для себя, совершенно не осознавая, что
творю, выскочил из квартиры и бросился бежать назад, к почте. Уже огибая угол здания почты, мгновенно осознал, что с одной из Нинкиных дочерей — беда!
Я их увидел у той же лужи. Старшая, Валя, продолжала ковырять землю палочкой, а младшая, упав на руки, сползала в лужу, крича и захлёбываясь. Я выхватил её в последний момент, когда личико уже погрузилось в воду.
Входя в Наволочкину квартиру, готов был тут же её отметелить, но, увидев лучезарную Нинкину улыбку, понял, что бить эту пустышку бесполезно. «Горбатую» и могила не исправит. Отдал ей детей, развернулся и вышел на улицу.
Незнакомку я в тот вечер так и не увидел.
Михаил Речкин
